так

Таня Малярчук "Звірослов"

Бачити життя таким, яким воно є. Сміятись йому в обличчя. Читала б 100 разів по колу.

Звірослови — це чудернацькі середньовічні енциклопедії про тварин. З них давні українці могли дізнатися, що, наприклад, саламандри не горять у вогні, а носороги — схожі на бика істоти, що витоптують поля пшениці. «Звірослов» Тані Малярчук продовжує втрачену середньовічну традицію. Людина, на думку авторки, подібна на метелика (курку, собаку, медузу, щура, ворона, слимака, свиню, зайця, пуму), це істота, яка хоче, щоб її любили, а її не любить ніхто...


" Як тебе звати?

- Капітоліна.

- ???

- …але можна просто Ліна.

- Ну чого ж. Капітоліна так Капітоліна, - він сміється. - Скільки тобі років?

- Двадцять три. Буде. Через три з половиною місяці.

- Ти приїхала до Києва недавно?

- Два дні тому.

- Чому до Києва?

- Як вам об’яснити… Я дуже люблю «Київський» торт. А свіжим він тільки у Києві буває. Ну дуже люблю «Київський» торт! Жити без нього не можу."

"Ось що я вам скажу, Тамарочко Павлівно, повертайтеся до себе додому. Врешті-решт це ваш дім, тож поборіться за нього. Не бійтеся щура. Живіть з ним. Вивчіть його характер. Втріться до нього в довіру. А потім, коли він вже перестане від вас ховатися, коли довіриться вам і втратить пильність - тоді завдайте смертельного удару. У найнесподіваніший момент. Спідтишка. У спину. Як і годиться справжній жінці."

Львів

Нічний потяг. Ранок. Львів.
Місто, яке для мене назавжди зостанеться містом натхнення, душевного тепла, рідних людей, дощу і віршів з кавою.
Мрію про зустріч, довгі прогулянки з світлинами,про ночі, всипані розмовами і про те, що залишається в серці опісля.
Люблю і вірю

робота

Накопичилось багато справ. Сьогодні день монтажу семінарських занять: моя улюблена зарубіжна література для 3 курсу, література з основами літературознавства для 1-го, літературне виховання дошкільнят для 1-го і 2-го курсів. Хочеться аби завдання і теми для обговоренння були цікавими і водночас професійно-корисними для майбутніх педагогів. Тому, до роботи...

Мате

"А вот мате – как отпущение всех грехов, знаешь, невероятно успокаивает.
Мате – как абзац. Выпил – и можешь начинать с красной строчки."
(Х. Кортасар «Игра в классики»)

Від вчора відпускаю собі гріхи. Тепер це мій улюблений напій після кави

3. Е. Хемінгуей

Е. Хемінгуей "Фієста"
("І сонце сходить")

Роман прочитала за 2 вечора.
Проблема втраченого покоління розгортається тут в площині намагань героїв зробити своє життя суцільним святом. Лише ці спроби марні, свято надто штучне і не приносить втіхи.
Показово, що дія роману розгортається в атмосфері таких собі вакансій. Герої постійно знаходяться в кав"ярнях, ресторанах, клубах, смакують кавою та вживають багато алкоголю. Це справді створює специфічну атмосферу, змушує забути про всілякі щоденні клопоти і надихає на ...чарку лікеру:)
Галерея образів теж колоритна - єврей, американці, тореадори, жінка, що шукає пригод... Усе це в сукупності робить роман приємним та легким!

Ли Чжунь

Нещодавно у букіністі придбала, на мою думку, дуже цінну і рідкісну книгу, - "Сучасна китайська проза". Почала її читання з розповіді Лі Чжуня "Манго".
Пань Чаоень - старий, який багато палить і хоче повернутись у рідне селище, але розуміє, що там разом з сім"єю буде голодувати. Щоранку, аби прогнати тугу, він виходить з віником і підмітає вулицю. Це суворо заборонено, адже цим займаються лише "капуттисти". Пань звик йти проти заборон. Більшість вважають його диваком.
Твір схожий на блукання Паня чіткими, сірими та холодними схемами закону. Тут тобі обов"язковий червоний "Цитатник" у кожній кишені, прапорці і зубріння промов Мао.

Одного прекрасного дня від Мао приходить містечку подарунок, - можливість споглядати солодкий манго. О диво! Яка милість!
 Натовп. Море прапорців. Штовханина. Плід манго під ковпаком. Загальний захват. Сум"яття Паня. І не було даремним те сум"яття, від учня Пань дізнається, що насправді фрукт восковий.

Пань заглибений у паління. Він слухає як всі довкола вихваляють неперевершений аромат манго. Він знає лише те, що вогник від цигарки надто маленький і справжній...

1. Контрапункт

"Контрапункт" Хакслі прочитаний. Насправді книга дивовижна. Контрапункт в ній - справжній художній принцип. Особливим є напластування реальностей, характерів, зміну яких ледь можна простежити. Незвичайним мені видався й той факт, що про кожного персонажа (в тому числі й другорядного) автор розповідає як про визначного, презентує нам його біографію.
Присутність численних діалогів про мистецтво додає неоднозначної вишуканості.
Взагалі, про такі книжки говорити можна безкінечно, вони невичерпні.
Point Counter Point усім!!!!!

М. Павич

І тут я зрозуміла, що Павич - не лише проповідник абсурду, але й тонкий лірик.

 *

Есть люди с особо чувствительной кожей –
их лучше не трогать. Они не похожи
на всех остальных. Они носят перчатки,
скрывая на коже следы-отпечатки
лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
выходят из дома по лунной дорожке
пройтись; и не любят, когда понарошку,
когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
и крошево слов. Они прячут обиду
в глубины глубин, но по внешнему виду
спокойны они, как застывшая глина,
лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
и будьте чутки и внимательны, если
вы их приручили: они не похожи
на всех остальных – они чувствуют кожей.

Милорад Павич

Море. ранок. холод.

Море. ранок. холод.

Хулио Кортасар. Река

Рассказ
     (Из книги "Конец игры")


     Перевод Вс. Банго


     Ну  что  же,  положим,  ты  уходила,  пообещав  напоследок
броситься  в  Сену или что-то в этом же роде, обычные глупости,
которые  только  и  могут  произноситься  глубокой  ночью,   на
скомканной простыне, ватным языком, а я их едва слышу, несмотря
на  твои попытки легкими прикосновениями привлечь мое внимание,
так как давно уже глух к подобным твоим словам,  скользящим  по
ту  сторону  моих закрытых глаз, по ту сторону сна, увлекающего
меня куда-то вниз. А впрочем, это и к лучшему, что мне за дело,
ушла ли ты, утонула ли, или все еще идешь по набережной,  глядя
в  воду,  а  кроме  того,  все  не  так,  ведь  ты  еще здесь и
прерывисто дышишь во сне, и ты не  уходила,  уйдя  среди  ночи,
когда  сон  меня  еще  не  сморил,  ибо  мне  помнится,  что ты
собиралась броситься в Сену или что тебе было  страшно,  однако
ты  передумала,  и  вот  уже  ты  совсем  рядом,  и  ты  слегка
колеблешься во сне, как если бы тебе снилось,  что  ты  все  же
ушла  и  наконец  оказалась на набережной и бросилась в воду. И
так из раза в раз, чтобы потом заснуть  с  опухшими  от  глупых
слез  глазами  и  спать  до  одиннадцати,  часа, когда разносят
утренние  газеты  с  сообщениями  о  тех,   кто   действительно
утопился.
     До  чего ты смешна. Твоя патетическая решительность, такие
театральные жесты, как  потребность,  уходя,  хлопнуть  дверью,
заставляют задаться вопросом, неужели ты и впрямь веришь в свои
угрозы,   в  свой  дешевый  шантаж,  набившие  оскомину  полные
драматизма сцены,  замешанные  на  слезах,  реестр  эпитетов  и
упреков.  Ты  достойна другого мужчины, который не оставит твои
слова  без  ответа,  с  которым  вы  мало-помалу  вырастете   в
идеальную  пару,  в  потихоньку  смердящих  мужчину  и женщину,
разлагающихся, глядя друг другу в глаза, чтобы удостовериться в
ничтожной  отсрочке,  и  снова  жить,  и   снова   ринуться   в
утверждение   истинности  невозделанного  клочка  земли  и  дна
кастрюли.  Итак,  предпочитаю  молчать,  закуриваю  сигарету  и
слушаю тебя, слушаю твои жалобы (согласен, однако чем же я могу
помочь)   или   же,   что   куда   предпочтительнее,   засыпаю,
убаюкиваемый твоими привычными  проклятиями,  прикрыв  глаза  и
совместив  на мгновение первые приливы сна с забавными взмахами
твоих рук в  ночной  рубашке  при  свете  люстры,  которую  нам
подарили в день нашей свадьбы, и наконец, по-видимому, засыпаю,
взяв  с  собой  (признаюсь  тебе  в  этом  почти с любовью) все
мало-мальски пригодное из твоих жестов  и  упреков,  клокочущий
звук,  искажающий  губы,  посиневшие от негодования. Мои сны от
этого станут богаче, в  них,  поверь  мне,  топиться  никто  не
станет.
     Будь  это  так, что тебя держит в этой постели, которую ты
готова сменить на другую, широкую и струящуюся. Ты спишь  и  во
сне  слегка шевелишь ногой, придавая простыне все новые и новые
очертания, похоже, ты чем-то раздражена или, скорее,  огорчена,
и  твои губы, напитанные презрением, усталостью и горечью, едва
ли не препятствуют дыханию, порывистому, как ветерок, и не будь
я ожесточен из-за вечных твоих пустых  угроз,  я,  как  прежде,
считал бы тебя прекрасной, как если бы во сне ты снова стала бы
почти  желанной,  возвращая нас к утраченной близости и прежним
чувствам,   столь   далеким   от   этого    тревожного    утра,
зашелестевшего шинами и заголосившего холопствующими петушиными
криками.   Стоит   ли   снова   и  снова  задаваться  вопросом,
действительно ли ты ушла и ты ли  это  хлопнула  дверью  в  тот
самый  миг,  когда  я  погружался  в  беспамятство, поэтому-то,
наверное, я и хочу касаться тебя, пусть даже и не сомневаясь  в
том, что ты здесь, что ты так никуда и не вышла, это всего лишь
ветер  захлопнул дверь, мне померещилось, что ты ушла, а ты тем
временем, не догадываясь, что я сплю, запугивала меня угрозами.
И все же я к тебе прикасаюсь лишь потому,  что  так  приятно  в
зеленоватом    предрассветном    полумраке    дотронуться    до
вздрогнувшего  и  отпрянувшего  плеча.  Мои  пальцы   повторяют
безупречную    линию    шеи,    меня   ласкает   твое   ночное,
приторно-сладкое дыхание, и вот  уже  неосознанно  привлекаю  к
себе  твое  едва  прикрытое  простыней  тело,  и,  хотя,  глухо
протестуя,  ты  изгибаешься,  пытаясь  высвободиться,  мы   оба
прекрасно  знаем  эту  игру,  чтобы  в  нее  не  верить, так уж
заведено, чтобы ты отворачивалась, что-то отрывисто  бормотала,
отбиваясь  всем своим дремотным и покоренным телом, все равно в
эти мгновения мы нерасторжимы, раз черная и белая нити  свирепо
сплетаются,  как  пауки  в  кувшине. Простыня вспыхивает белыми
складками, прорезывает воздух и растворяется во мраке, и  тогда
рассвет  обволакивает  нас, уже нагих, единым вязким колеблемым
светом, хотя ты  все  еще  сопротивляешься,  вскидываешь  руки,
сжимаешься,   и  вдруг  --  бешеные  всплески  бедер,  и  снова
защелкнуты адовы клещи, готовые отторгнуть меня от меня самого.
Мне приятно владеть тобой (как и прежде, неспешно, с ритуальной
изысканностью),   бережно   гнуть    твои    камышовые    руки,
приноравливаясь  к  блаженству  трепещущего  тела,  распахнутых
глаз, пока наконец ты не затихаешь в плавных  муаровых  ритмах,
пузырьками  со  дна  ко  мне поднимаясь, я с нежностью запускаю
пальцы в твои рассыпавшиеся по  подушке  волосы,  с  удивлением
вижу, как в зеленом полумраке к тебе струится моя рука, и я уже
знаю, что тебя только что извлекли из воды, конечно же, слишком
поздно, и ты лежишь теперь на каменной набережной, в обрамленье
туфель  и  криков,  лежишь  лицом  кверху, нагая, и влажны твои
волосы, и распахнуты твои глаза.

М. Цветаева...

Я с вызовом ношу его кольцо!
- Да, в Вечности - жена, не на бумаге. -
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза - прекрасно-бесполезны! -
Под крыльями раскинутых бровей -
Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -
Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху.

3 июня 1914

Кортасар

Люблю Кортасара. Цього не знає лише той, хто зовсім не знає мене. Кортасар - це безсоння, кава, записники,коти, аеропорти, кав'ярні, смачні метафори з присмаком абсурду, а якщо коротше - суцільний туман натхнення і затишку. Коли треба змусити себе жувати довгі й нудні години дня, потягую його поезією як мате.

HAPPY NEW YEAR

О многом ли я прошу?
Я хотел бы, чтобы рука твоя,
словно бы лягушонок, уснула в моих руках.
Что мне нужно? Вот эту дверь отворить -
в твой мир войти, в замкнутый,
зеленый и сладкий мир.
Нет, в эту ночь, когда кончается совиный год
одиночества,
ты не дашь мне руки?!
Ты - далеко...
Из воздуха я сотворю каждый палец твоей руки,
нежную мякоть ладони,
сотворю тыльную сторону - в переплетенье
прожилок: страну голубых деревьев.
И словно бы от меня зависит само
существование мира,
последовательность всех четырех времен года,
крик петушиный, любовь человеческая -
в руки свои
я беру твою руку.

В НОЧИ
Этой ночью - руки мои черны, а сердце задыхается,
словно ему пришлось насмерть сражаться
с сороконожкой дыма.
Все оставлено там - бутылки и лодка,
и я не знаю: любят ли меня там и рады ли мне.
В газете, что брошена на постель: дипломатические
приемы,
кровавая классовая борьба, теннис.
Непроходимым лесом окружен мой дом в центре
города,
и я ощущаю: некий слепец умирает сейчас на его
окраине.
Жена, словно моряк, усомнившийся в звездах,
ходит по лестнице - вверх, вниз.
Итак, что мы имеем? - чашку молока, бумаги,
одиннадцать ночи.
И кажется мне: табуны лошадей подходят
к окну за моей спиной.


ЧИТАТЬ СЛЕДУЕТ
С ВОПРОСИТЕЛЬНОЙ ИНТОНАЦИЕЙ

Ты видел
ты истинно видел
снег звезды шершавые руки ветра
Ты трогал
ты подлинно трогал
хлеб чашку волосы женщины которую ты любил
Ты жизнь ощущал
словно удар в лицо
словно мгновенье паденье бегство
Ты знал
каждой порой кожи ты знал
вот глаза твои руки твои сердце твое
необходимо от них отказаться
необходимо выплакать их
необходимо придумать их заново

А. Ахматова

Тот город, мной любимый с детства, В его декабрьской тишине Моим промотанным наследством Сегодня показался мне. Все, что само давалось в руки, Что было так легко отдать: Душевный жар, молений звуки И первой песни благодать - Все унеслось прозрачным дымом, Истлело в глубине зеркал... И вот уж о невозвратимом Скрипач безносый заиграл. Но с любопытством иностранки, Плененной каждой новизной, Глядела я, как мчатся санки, И слушала язык родной. И дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо, Как будто друг, от века милый, Всходил со мною на крыльцо.

пошуки

Асфальтними сторінками, шукаючи світло

Рік літератури

2015 розпочався з книги О. Хакслі, яку я починала читати принаймні двічі і на тім починанні, власне, зупинялась. Тепер настав момент, коли її не відпущу в темряву непрочитаності.
Отже, "Контрапункт" (1928).

" - Искусство нельзя принимать слишком буквально. - Он вспомнил, что сказал муж его сестры, Филип Куорлз, когда они однажды вечером разговаривали о поэзии. - Особенно когда речь идет о любви.
      - Даже если искусство правдиво? - спросил Уолтер.
      - Оно может оказаться слишком правдивым. Без примесей. Как дистиллированная вода. Когда истина есть только истина и ничего больше, она противоестественна, она становится абстракцией, которой не соответствует ничто реальное. В природе к существенному всегда примешивается сколько-то несущественного. Искусство воздействует на нас именно благодаря тому, что оно очищено от всех несущественных мелочей подлинной жизни. Ни одна оргия не бывает такой захватывающей, как порнографический роман. У Пьера Луиса все девушки молоды и безупречно сложены; ничто не мешает наслаждаться: ни икота или дурной запах изо рта, ни усталость или скука, ни внезапное воспоминание о неоплаченном счете или о ненаписанном деловом письме. Все ощущения, мысли и чувства, которые мы получаем от произведения искусства, чисты - химически чисты, - добавил он со смехом, - а не моральны."